Записки из Атлантиды

Алексей Куклин

В ноябре прошлого года вышла в свет книга А. Елфимова «Елабуга: связующие нити». Она стала первым выпуском задуманной Елабужским государственным музеем-заповедником серии книг «Наследие Елабуги». В январе нынешнего года газета «Республика Татарстан» опубликовала статью «Записки человека из Атлантиды» , посвящённую этому изданию. А завтра, 28 января, в Библиотеке Серебряного века ЕГМЗ состоится презентация книги воспоминаний человека, благодаря которому в Елабуге был создан музей-заповедник. Накануне этой встречи с читателями мы публикуем расширенный, полный текст статьи о книге А. Елфимова в авторской редакции и с первоначальным названием.

Осенью минувшего года Елабужский государственный музей-заповедник выпустил книгу воспоминаний Алексея Елфимова «Елабуга: связующие нити». А тридцать с лишним лет тому назад, в восьмидесятые годы двадцатого века, в самом их конце, благодаря настойчивым усилиям её автора в Елабуге был создан государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник, что в последующем сыграло значительную роль не только в сохранении исторического облика города, но и в его культурном и экономическом развитии.

Однако эти воспоминания требуют некоторых предварительных пояснений. Дело в том, что рассказы Елфимова о прожитом необходимо включить в определённый контекст, поместить в соответствующие исторические рамки, иначе читатель может оказаться в полном недоумении: зачем вообще были изданы эти автобиографические заметки? Без общего представления о той эпохе, про которую повествует автор, его записки могут показаться излишне простыми, даже наивными и не особенно касающимися истории, а тем более современной жизни нашего города, несмотря на то что музей-заповедник этим небольшим томом начал серию изданий под общим названием «Наследие Елабуги».

Любое произведение, будь его автор знаменит как Лев Толстой или популярен как Стивен Кинг, а уж тем более воспоминания обыкновенного, мало известного широкой публике человека нуждаются в определённом культурном, историческом, литературном окружении — в том фоновом знании, которое позволяет читателям без дополнительных пояснений иметь представление о том, что не было сказано в самой книге, но, тем не менее, необходимо для её понимания.

Рассказы Елфимова об отрочестве и юности, которые прошли в Елабуге, где он жил с матерью и отчимом на городских окраинах — сначала в посёлке Хлебный городок, потом в переулке Большом Гласисном, затем снова в Хлебном городке; об учёбе в Вольском военном авиационно-техническом училище, а позднее — в Военно-воздушной академии имени профессора Н. Е. Жуковского; о службе в Вооружённых силах СССР и непосредственном участии в разработке знаменитых со времён войны в Афганистане армейского штурмовика Су-25 и истребителя Су-27; о том, как зародилась идея создания в Елабуге заповедной зоны и в течение долгих девяти лет пробивала дорогу к воплощению, пройдя через многие инстанции советской партийной и государственной бюрократии, — всё, что ожидает читателя, который откроет книгу Елфимова, на самом деле представляет собой не просто мемуары, это — записки из Атлантиды, истории из жизни той огромной страны, которая безвозвратно канула в Лету.

Многие из нас, как и сам Алексей Алексеевич Елфимов, которому в год выхода книги исполнилось восемьдесят пять лет, родились, выросли и жили в Советском Союзе. Но для новых поколений, тех, кому сегодня двадцать или тридцать лет от роду, это совершенно неведомый, неизвестный и малопонятный мир — они не знают, что такое топить ранним утром печь перед уходом на работу, как запасать дрова на зиму, что такое ходить за водой с коромыслом и вёдрами на колонку; понятия не имеют о том, как писать перьевой ручкой в тетради, макая её в чернильницу; они не участвовали в сборе металлолома пионерскими отрядами и дружинами, не бывали на комсомольских и партийных собраниях, не ходили на первомайские и ноябрьские демонстрации; они не знают жизни не только без интернета и смартфонов, но даже без телефона, не представляют, как долго могло идти письмо из армии до дома; не имеют понятия о многом другом. За прошедшие тридцать лет не только сменился государственный строй, но радикально изменилось самое незыблемое — повседневная жизнь.

В предисловии к книге замечательного советского писателя С. Т. Романовского «Костёр из тальника», изданной в Елабуге в 2007 году, его сын, Андрей Станиславович, отмечал: «Та страна, которую описывал в своих рассказах отец, ушла на дно, как Атлантида, она отстоит от нас дальше, чем Канада, чем какое бы то ни было космическое светило, на многое множество световых лет». В свою очередь Алексей Иванов, автор широко известных романов «Географ глобус пропил», «Сердце пармы», «Золото бунта», говоря о творчестве писателей-деревенщиков, к которым принадлежал и Романовский, также утверждал, что они стали «свидетелями гибели русской Атлантиды».

При взгляде в ещё не слишком отдалённое прошлое, отстоящее от нас менее чем на сто лет, нередко возникает аберрация восприятия — нам кажется, что мы его хорошо представляем и знаем, хотя на самом деле это не так. Поэтому открывая книгу Елфимова, следует помнить, что его рассказы повествуют о другом времени и другой стране, что это — записки из советской Атлантиды, созданные человеком той эпохи.

* * *

Алексей Алексеевич Елфимов родился в 1936 году. По времени своего рождения он принадлежал к людям, которых ещё при жизни стали называть поколением шестидесятников, выделяя их как особое явление. Конечно, этому в немалой степени способствовало то, что на поколение перенесли свойства и черты, которые отличали представителей культурного шестидесятничества — поэтов, писателей, драматургов, режиссёров, художников, бардов, чьи имена до сих пор известны и дороги многим: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадуллина, Нагибин, Трифонов, Стругацкие, Шукшин, Распутин, Окуджава, Высоцкий. И хотя среди них были представители других генераций, старшие — сверстники революции и младшие — родившиеся в годы войны, в целом именно они, шестидесятники, создали очень богатую и разнообразную культуру позднего Советского Союза и наиболее ярко выразили то, что было сущностью этого поколения.

Это и на самом деле была уникальная генерация. Основное их свойство, как единого целого, точно и ёмко назвал литературовед и критик Никита Елисеев. По его мысли это было «первое и последнее полностью советское поколение». Все они, родившиеся до войны, между 1928 и 1940 годами, были очень разные — прославленные и забытые, выдающиеся и ничем не примечательные, счастливые и несчастные, добрые и злые, жестокие и милосердные, отчаянные и осторожные, добившиеся больших свершений и не сделавшие ничего выдающегося, но все они были — советские. Эти молодые люди, вступившие в жизнь в пятидесятые и шестидесятые годы прошлого века, были мечтателями и романтиками. И самым ярким представителем, подлинным символом этого поколения были, пожалуй, вовсе не поэты, писатели и барды, а Юрий Гагарин с его открытым лицом и улыбкой. Все они чем-то походили на него.

Шестидесятником, военным инженером, опытным практиком и вместе с тем бескорыстным романтиком был и Алексей Елфимов. В его книге есть эпизод, который сегодня может показаться странным и смешным, но когда мы видим его в контексте эпохи, всё встаёт на свои места. В 1958–1959 годах, рассказывает он, «...у меня и у моего однополчанина лейтенанта Бориса Белова... появилось твёрдое желание приобрести профессию лётчика и осуществить ради науки полёт на Марс без возвращения на Землю. Для осуществления этой цели я и Борис направляли письма Н. С. Хрущёву, Н. А. Булганину, К. Е. Ворошилову, А. И. Микояну, Р. Я. Малиновскому, командующему Приволжским военным округом, начальнику политуправления округа. В них мы давали подписку о сохранении тайны нашего полёта к Марсу даже от своих родителей и товарищей по службе». Надо отметить, что история о самодеятельной подготовке двух молодых лейтенантов к экспедиции на Марс, живо и подробно рассказанная в книге, происходила за несколько лет до полёта Юрия Гагарина. Техников авиационного полка вдохновляли молодость, желание послужить отечеству и запуск первого искусственного спутника Земли в 1957 году.

Читая подобные истории в записках Елфимова, а их немало, отчётливо понимаешь, что только такой с ног до головы советский человек, готовый лететь на Марс без надежды вернуться назад, был способен в восьмидесятые годы прошлого века искренне верить, что создание музея-заповедника в Елабуге не утопия, а вполне достижимая цель. И только он, инженер-подполковник Елфимов, с его опытом работы в среде высокопоставленной армейской и столичной бюрократии понимал, как, в какой последовательности и в какие двери необходимо стучаться, чтобы добиться поставленной цели. Кроме того, нельзя не признать, что на помощь его собственным и его друзей и единомышленников усилиям весьма удачно сошлись звёзды — в немалой мере осуществлению их замысла способствовало начавшееся с размахом строительство Камского тракторного завода в Елабуге в 1985 году, сразу превратившее маленький районный городок в объект всесоюзного внимания, а также то, что замысел по созданию музея-заповедника удалось осуществить до распада СССР. В девяностые годы подобная инициатива не имела бы никаких шансов.

Для понимания книги Елфимова, точнее для понимания её места и значения в елабужской литературе, важно обратить внимание ещё на один контекст. В последнее время в российских исторических исследованиях, посвящённых отдельным регионам, городам или человеческим общностям, стало хорошим тоном опираться на так называемые документы личного происхождения, в частности, на письма, дневники, разного рода заметки и воспоминания не знаменитых и выдающихся, а обыкновенных, заурядных людей. В европейской историографии этот сдвиг произошёл ещё в пятидесятые годы прошлого столетия.

Такого рода авторские и документальные источники в исследованиях социальной, экономической и частной жизни маленьких городов, небольших населённых пунктов и даже деревень стали называть эго-документами или я-документами. Хотя их значение было понятно всякому добросовестному профессионалу задолго до появления новых терминов и модных направлений в исторической науке.

Воспоминания Елфимова принадлежат к числу подобных свидетельств, созданных обычным человеком. И в этом смысле они представляют собой интереснейший исторический документ, особенно в силу того, что автор не пытается придать своим запискам какого-то выдающегося значения. Перед нами весьма безыскусный рассказ о прожитом, изредка перемежаемый суждениями и оценками общего характера.

Не будучи представителем культурного шестидесятничества, даже просто гуманитарием, Алексей Алексеевич с удивительным мастерством и непосредственностью создаёт портрет обыкновенного шестидесятника. И это не только автопортрет, а совокупный образ почти идеального и одновременно совершенно реального, никак не приукрашенного советского человека, который возникает не столько в самом тексте, сколько поверх написанного, поверх множества частностей. Очевидно, что подобный результат не входил в замысел автора, а проявился сам по себе — через язык, стиль, манеру повествования, из множества зарисовок сверстников, одноклассников, однополчан, из рассказов о елабужских друзьях и единомышленниках. Кроме того, все эти истории из прошлого, воспоминания о людях, с которыми жизнь сводила автора, создают в совокупности ещё и весьма своеобразный, отчасти неожиданный и очень точный портрет эпохи.

* * *

Начальная глава книги рассказывает о раннем детстве. В ней с первых же страниц перед читателем предстаёт довольно много разных историй, начиная с неотапливаемой зимой школы на станции Ютаза и долетавших туда зимой 1941–1942 годов немецких самолётов-разведчиков и заканчивая примерами того, как удавалось «нашей маме прокормить и воспитать в тяжёлое время трёх несовершеннолетних детей».

Вторая глава целиком посвящена Елабуге. Она насыщена выразительными, колоритными, порой даже просто фантастическими рассказами о жизни провинциального райцентра с конца сороковых до середины пятидесятых годов. В 1948 году, когда семья Куяновых (Елфимовых) переехала сюда из Нурлата, город произвёл неизгладимое впечатление на двенадцатилетнего подростка. «Елабуга, — вспоминает он, — поразила меня патриархальным укладом, красотой своих зданий и спокойствием улиц».

Отроческие впечатления Алексея Куянова, носившего тогда фамилию отчима, проливают свет на малоизвестную сегодня историю уничтожения старинного городского Троицкого кладбища и церкви на нём, которая в 1948 году ещё «сохраняла колоннаду первого этажа» и «ветхий купол с крестом». В ту пору Алексей учился в семилетней школе имени Я. М. Свердлова, двухэтажное здание которой стояло через дорогу от кладбища. «Ежедневно, после окончания уроков, ученики пятых-седьмых классов из детдома, размещённого в здании Александринского приюта, а вместе с ними и я, любили ходить по кладбищу, читая надгробные эпитафии...» Со времени тех прогулок ему хорошо запомнилось, что надгробные памятники елабужских купцов располагались с западной и северо-западной стороны, а могила Ивана Васильевича Шишкина, отца знаменитого художника, была «чуть севернее Троицкой церкви».

В начале пятидесятых годов без каких-либо указаний со стороны властей горожане сами понемногу разорили старинный некрополь. Рассказ об этом, честно говоря, поражает своей обыденной простотой: «Скажу несколько слов об исчезновении надгробий с Троицкого кладбища. После покупки моей мамой половины дома по ул. Большой Гласисной возникла необходимость построить хлев для нашей коровы. В течение лета и осени мой отчим и я мастерили сруб. Когда он был готов, потребовался фундамент, хотя бы под углы сруба. Тут мой отчим вспомнил о большом количестве валявшихся на Троицком кладбище надгробий. Но когда осенью 1950 года мы пришли на кладбище, то обнаружили, что все небольшие гранитные и мраморные памятники были уже кем-то вывезены. Остались надгробия елабужских купеческих династий: больших размеров, массивные — без подъёмного крана нам с ними было не справиться. Так, не солоно хлебавши, мы ушли и в дальнейшем от этой затеи отказались. Несколько позднее, где-то уже в 1952 году, с Троицкого кладбища исчезли и все другие памятники».

Ни могилы, ни прошлое никого, кроме мальчишек, читавших эпитафии на надгробных памятниках, не интересовали. Революция и новая власть добились своего — «любовь к отческим гробам» у советских людей оказалась очень практичной. Правда, справедливости ради надо сказать, что в больших городах кладбища, монастырские и храмовые некрополи начали сносить и уничтожать намного раньше, ещё в 1917–1918 годах.

Елабужская жизнь в конце сороковых – начале пятидесятых годов предстаёт в повествовании Елфимова невероятно интересной. Вряд ли кому сегодня придёт в голову, что тогда, в конце сороковых годов, по мощёным бутовым камнем или просто грунтовым улицам небольшого городка ездили не только отечественные автомобили ГАЗ-АА (знаменитая полуторка) и ЗИС-5, но и различные иномарки — Форд-6, Форд-8, Студебеккер, Шевроле, Додж, полученные в годы войны по ленд-лизу. Алексей знал об этом непосредственно, так как подрабатывая на летних каникулах в пункте заготзерна таксировщиком, отпускал водителям топливо.

Замечательна своей колоритностью байка о сидевшем в елабужской тюрьме фельдмаршале Паулюсе, которую под водочку с пельменями поведал начальник этого заведения отчиму Алексея. В этом маленьком эпизоде, созданном отнюдь не профессиональным писателем, очень выразительно показано, как неудовлетворённые амбиции и хмель, подогревая фантазию провинциального офицера, помогают ему возвысится в собственных глазах и покрасоваться перед другими. Сочиняя на ходу историю о важном заключённом, он и доверие собеседнику оказывает, сообщая ему чуть ли не государственную тайну («Григорий Дмитриевич, ты знаешь, я уже длительное время не сплю ночами»), и значение своё демонстрирует, ведь охранять немецкого фельдмаршала это же всё равно что боевой орден получить — кому попало такое не доверят («У меня ведь под надзором такая птица, такая птица, ты даже представить себе не можешь…»).

А перечень праздников, которые отмечались в провинции, поистине неподражаем сочетанием коммунистических и православных традиций, причём всё это прекрасно совмещалось не в головах каких-нибудь дореволюционных старушек, а в среде советской молодёжи: «Все значительные праздники: Новый год, Великий Октябрь, 8 Марта, 1 Мая, Пасху, Масленицу, святки, дни рождения мы проводили всем классом». «До 1955 года, — рассказывает Елфимов, — в Елабуге стихийно проводились святочные гуляния по ул. Казанской (Карла Маркса) от площади Ленина до института и обратно: с переодеванием, гаданием, при общем ликовании участников гуляния». Или: «На Масленицу в лунную ночь в лугах напротив Елабуги я устраивал друзьям катание на лошади, запряжённой в сани-розвальни. Разве можно забыть эти потрясающе дивные в жизни события?»

Подробно изложена в книге история старинной фисгармонии, принадлежавшей семье регента елабужского Спасского собора Н. Дьяконова, которую они с женой купили в Москве и привезли в Елабугу. «Она была из красного дерева с четырнадцатью регистрами на различные духовые инструменты, украшена прекрасной надстройкой с резными узорами, зеркалами и площадками для подсвечников». Инструмент этот сохранился до наших дней и в настоящее время украшает один из интерьеров в Доме-музее И. И. Шишкина. А история его стала известной Елфимову благодаря личному знакомству с вдовой регента, у которой он, научившись играть на аккордеоне, покупал ноты.

Воспоминания о том, каким образом юному Алексею достался аккордеон, как он его самостоятельно осваивал и учился играть — это ещё одна, пусть и небольшая, но занимательная повесть, в которую попутно вошли рассказы о елабужских музыкантах того времени и описание танцев в городском Александровском парке, где «...играли духовой оркестр, радиола, баянист или аккордеонист». Там школьник Елфимов нередко подменял почти слепого баяниста Фатеева. «За эту услугу Валентин Петрович платил мне пятьдесят рублей за вечер и давал девять контрамарок, по которым мои друзья бесплатно проходили на танцплощадку».

Тут же бегло обрисован портрет другого музыканта, преподавателя Елабужского культпросветучилища Вознесенского. «Лев Павлович обладал уникальными способностями: имел абсолютный музыкальный слух, был прекрасным аранжировщиком для всех музыкальных инструментов эстрадного, струнного и духового оркестров, имел потрясающее чувство гармонии». Он «...моментально записывал партитуру нот с любых (в том числе джазовых) граммофонных пластинок, а во время сеансов зарубежных кинофильмов умудрялся делать это в зрительном зале кинотеатра на нотном стане, который у него всегда был загодя подготовлен».

Аккордеон и в дальнейшем помогал Алексею подрабатывать, особенно на фоне «дефицита баянистов» в городе. Так, в 1953 году начальник политотдела Елабужской школы милиции предложил ему «...должность культорганизатора в пионерском лагере школы милиции в Танаевском лесу за четыреста пятьдесят рублей в смену при бесплатном питании». А при помощи двух своих школьных товарищей Алексей регулярно выступал на новогодних праздниках для взрослых и детей. «Традиционно в Елабуге детская ёлка длилась в течение одного-полутора часов и стоимость игры на музыкальном инструменте составляла пятьдесят рублей. А за полтора-два с половиной часа у взрослых платили по сто рублей. При этом сопровождавшим меня одноклассникам и мне кроме оплаты вручали по набору, а иногда по два-три набора новогодних подарков... Заработанные мной деньги расходовались на общие мероприятия нашего класса. Так продолжалось четыре зимы». Да и в дальнейшем, уже в армии, он не расставался с аккордеоном и постоянно выступал в полковой самодеятельности.

Чудесна мальчишеская история о том, как братья Фатеевы научили Алексея ловить рыбу, а потом они нередко «...загорали и резвились на чистейших камских песчаных плёсах, косах и берегах. Воду для ухи брали из Камы. За день втроём съедали семь-восемь литров ухи из различных рыб первого улова».

Один из самых колоритных и фантастических эпизодов в книге Елфимова — его рассказ о подработке в школьные годы грузчиком на пристани, очень елабужский по духу и одновременно совершенно раблезианский по размаху, грубоватому юмору, разгулу, напоминающий «битвы русских с кабардинцами» из «Обновлённого храма» Дмитрия Стахеева, известного в XIX веке писателя и уроженца Елабуги.

«Основное снабжение города ежегодно осуществлялось по реке Каме, — вспоминает автор. — Каменный уголь, соль, мука, сахар, рис, хлопок (для прядильной и ткацкой фабрик), бахчевые культуры — все это и многое другое, жизненно необходимое для населения, завозилось в навигацию, поскольку железной дороги в городе не было». А вот с разгрузкой прибывших товаров «из-за низкой оплаты и больших физических нагрузок» постоянно возникали проблемы. Этим пользовались жители Подмонастырки, которые выступали организаторами выгрузки, а «в качестве дешёвой рабочей силы они использовали школьников». Эти предприимчивые мужи «...сколачивали бригаду из пятидесяти-семидесяти грузчиков, а иногда и большего количества мальчиков (в числе которых был и автор записок)». Переговоры между подмонастырскими и владельцами грузов, с которых за простой речных судов взимали огромные штрафы, обычно заканчивались в пользу ушлых дельцов: «...бригадиры заключали выгодный договор на выгрузку судна, в котором специально оговаривали сумму “горловых”, то есть аванса в размере пятидесяти рублей, получаемого сразу же после окончания работы на берегу реки Камы. Вслед за выдачей “горловых” у взрослых членов бригады грузчиков начиналась гульба с распитием спиртных напитков, пением песен, которая обычно завершалась глубокой ночью, причём нередко с мордобоем».

Стоит особо отметить, что автор постоянно обращает внимание на ту сторону человеческой жизни, которой многие мемуаристы обыкновенно пренебрегают, но о которой последующие поколения как раз и не имеют ясного представления — это зарплаты, подработки, способы выживания, продукты питания, их стоимость. В первой главе он подробно рассказал о том, как умудрялась выживать и кормить детей в тяжёлые военные и послевоенные годы его мама. Но и позднее, даже в тех случаях, когда речь шла не о бытовых обстоятельствах, а о довольно важных военных и политических событиях, в которых ему доводилось участвовать, Алексей Алексеевич не забывал сказать об обычных человеческих хлопотах.

Так, в седьмой главе своей книги он вспоминает, как поздней осенью 1979 года в Министерстве обороны начиналась подготовка к переговорам о возможной передаче Польше лицензии на производство самолёта Су-25. «В тот день, — пишет он, — я занимался покупкой капусты для засолки на зиму в овощном магазине в районе Медведково. Одет был в грязный плащ, мешок с капустой вёз в коляске. Приближаясь к дому, увидел возле подъезда необыкновенно озабоченных жену и тёщу. Возле подъезда стояла чёрная «Волга» с мигалками красного и фиолетового цветов, а рядом находился общевойсковой полковник. Он настойчиво предложил мне немедленно оставить всё на тротуаре и без переодевания, в грязном плаще, сесть в «Волгу». Из Медведкова до Китайского проезда меня довезли за двадцать минут. Без оформления пропуска ввели в кабинет начальника 12 управления МО генерала Ильина, где уже сидели все сотрудники управления». Доставленный таким образом — прямо от подъезда и в грязном плаще — в главное военное ведомство страны подполковник Елфимов отвечал на десятки технических вопросов министра обороны и начальника Главного оперативного управления Генштаба Вооружённых сил СССР, связанных с серийным производством армейского штурмовика.

Очень интересно в этом плане описание елабужского городского рынка конца пятидесятых годов, которое мы находим во второй главе книги: «По средам, субботам и воскресениям на улице Большой Гласисной функционировал недорогой колхозный рынок, — рассказывает Елфимов. — На минимальную оплату труда в размере трёхсот рублей тогда можно было прокормить семью из пяти-шести человек. Мясо свежее (свинина и говядина) в сезон с ноября по март на рынке стоило восемь-девять рублей за килограмм. В магазине по розничной цене свинину продавали по десять рублей, говядину по двенадцать с половиной рублей. Мёд (липовый, гречишный, цветочный) на рынке стоил восемь-девять рублей за килограмм (в кооперативном магазине на улице Казанской — десять-двадцать пять рублей). Картофель продавали по пятьдесят копеек за ведро, вмещавшее восемь-десять килограммов (в неурожайные годы цена на него доходила до одного рубля). Свежую мелкую речную рыбу можно было купить по пятнадцать-двадцать копеек за килограмм (в магазине-киоске рыбозавода на улице Казанской напротив прядильной фабрики она стоила тридцать пять-сорок копеек). Крупная рыба доходила до одного рубля. Хлеб стоил пятнадцать-двадцать копеек за килограмм...»

Тут же — описание, как работала гончарная мастерская на рынке; когда устанавливали там карусели; какие были пельменные, пивные, закусочные. И ностальгический вздох: «...той патриархальной Елабуги нам уже никогда больше не увидеть».

Великолепна череда портретов в воспоминаниях Елфимова. Про небольшой набросок о выдающемся музыканте и преподавателе местного культпросветучилища Льве Вознесенском мы сказали выше. Не менее интересна зарисовка, посвящённая учителю физкультуры и начальной военной подготовки Николаю Сергеевичу Фирстову. Помимо своих непосредственных обязанностей он был ещё и организатором различных школьных и городских спортивных соревнований, среди которых такие неожиданные, как гребля «на двухвесёльных круглодонных лодках по Каме до села Бетьки и обратно». Он же «по собственной инициативе устраивал городской каток на площади Ленина, заливал его тёплой водой и поддерживал в рабочем состоянии».

Очень хорош портрет матери из первой главы книги: «Моя мать происходила из прикамского рода Ощепковых. Она не умела писать, плохо читала, но была от природы наделена житейской смекалкой, талантом рукодельничать и вести домашнее хозяйство...» «Мама прекрасно могла шить любые женские наряды и вышивать на швейной машинке “Зингер”, умела катать валенки, варить мыло, прясть, вязать, петь русские и цыганские романсы под аккомпанемент своей семиструнной гитары...» «Могла, гадая на картах, предсказывать будущую жизнь, отчего у неё всегда были клиенты, особенно среди женщин. Предсказания её, как правило, почему-то сбывались, и женщины приходили к ней с благодарностью. Мама умела искусно готовить разнообразные закуски, обеденные блюда, торты и иную выпечку буквально из ничего. Она сеяла просо, рожь, жала и вязала снопы, молотила зерно и молола из него муку. Замечательно владела разговорным татарским языком».

Неподражаем, ни на что непохож рассказ об отчиме, оставившем в душе Алексея неизгладимый след. Эта колоритная фигура была бы достойна не только семейных воспоминаний, но даже большой литературы — в нём, крестьянском сыне, скромном жителе Елабуги, наделённом природным умом, мужицкой хваткой, ярким темпераментом, ощутимы масштаб и размах. Очевидно, что Григорий Дмитриевич Куянов принадлежал к тому типу русских людей XX века, с кого Александр Твардовский писал своего неунывающего ни на этом, ни на том свете Василия Тёркина.

По словам Елфимова его отчим был «...талантливый бухгалтер, фанат-охотник и рыбак, курильщик, гуляка, выпивоха, бабник, заядлый преферансист, классик в Елабуге по мату, дровосек, косарь, плотник, драчун и хулиган. Хотя он и был крестьянского происхождения, но от природы имел талант к бухгалтерскому делу и практически всегда управлял директорами, с которыми работал. Спуску им не давал».

Это был типичный самородок и самоучка. «Закончив несколько классов начальной школы и курсы счетоводов, слыл одним из лучших главных бухгалтеров пунктов заготзерно Татарской АССР. Особенно талант его проявлялся при подготовке балансовых отчётов. В связи с чем его ежегодно привлекали к их составлению по итогам года в масштабе всего министерства...»

Заядлый охотник и рыбак, а заодно и любитель спиртного, Григорий Дмитриевич неизменно придерживался определённых принципов: «Имея всегда с собой на охоте и рыбалке пол-литра водки, никогда её не выпивал. Только на обратном пути при появлении на горизонте города, в двух-трёх километрах от дома выпивал по сто-двести грамм водки. Так бывало всякий раз».

«Летом костёр в хвойном бору разжигали только на поляне, окружённой лиственными деревьями. Отчим всегда имел при себе сапёрную лопату. Костёр разводили непременно в углублении грунта после снятия невредимым верхнего слоя с дёрном. Уходя из леса, мусор складывали в ямку из-под костра и закрывали снятым ранее дёрном».

Ну а дальше в этой повести об отчиме начинается настоящая фантастика: в первой половине пятидесятых, в засушливые, неурожайные, голодные годы, в прикамской глухомани, до которой хоть три года скачи, не доскачешь, бухгалтер рядового пункта заготзерно страстно увлекался охотой на зайцев с борзыми, словно какой-нибудь помещик и барин. Хорошо хоть свора у него была поменьше, чем у Троекурова.

«В 1948–1949 годах у нас были куплены одна гончая и две борзые собаки, — вспоминает Елфимов. — Борзая стоила в те годы в Елабуге три тысячи рублей. При этом сами мы одевались кое-как. Для охоты на зайцев с участием борзых выбиралось ровное поле без лесных массивов и оврагов. Ближайшие препятствия должны были находиться на расстоянии не меньше, чем три-четыре километра. Борзых я держал на поводке, а гончая тем временем выгоняла дичь. Ружье у отчима всегда было наготове — стволом к земле. При выгоне зайца я оценивал расстояние до препятствий. Если борзым не грозило столкновение с деревьями или падение в овраги, то отпускал их с поводка. В этом случае любой заяц или лиса были нашими, даже без выстрела».

Из всего этого пёстрого собрания рассказов, портретов и зарисовок складывается цельный, объёмный, живой образ Елабуги первой половины пятидесятых годов. И когда глава завершается, остаётся сожаление, что такое занимательное повествование уже подошло к концу.

* * *

После окончания школы Алексей Елфимов посвятил свою жизнь Советской армии, она стала его призванием и судьбой. Неудивительно, что в основной части книги, а это шесть из десяти глав, речь идёт об армейских буднях и службе. Многое в этом безыскусном повествовании позволяет посмотреть на армию той эпохи не со стороны, а изнутри — со всеми её проблемами и буднями, но без намерения критиковать и без попыток героизировать.

Главы эти интересны не только тем, что в них показаны повседневность и быт послевоенной Советской армии или работа в ОКБ Сухого, но и тем, что в них предстаёт история елабужанина и шестидесятника, который отдал тридцать лет своей жизни Вооружённым силам СССР. В армейских воспоминаниях Елфимова нет попыток подогнать прошлое и память о нём под какую-то концепцию, читатель найдёт в них очень личный и при этом непредубеждённый рассказ о том, что было, что автор видел собственными глазами.

Для детей из бедных семей армия в Советском Союзе была способом устроиться в жизни. Помню, как в конце семидесятых, когда мне довелось служить в строительных батальонах, старшина нашей роты, говоря о своём брате армейских прапорщиках, любил повторять, что это — вооружённые крестьяне, пришедшие в армию на заработки. Так для многих выходцев из провинции, в том числе из Елабуги, служба в Вооружённых силах офицером или прапорщиком была, прежде всего, гарантией того, что ты будешь обут, одет и накормлен, она давала возможность обрести своё место под солнцем, получить, когда речь шла об офицерах, хорошее образование и подняться по служебной лестнице.

Мы не будем подробно останавливаться на этой части книги. Скажем только, что написана она не менее живо, чем главы о детстве и Елабуге. Тут читатель найдёт также немало интересных, а порой и весьма экзотичных историй (например, про заготовку квашеной капусты для курсантов военного училища с помощью полкового мерина) и великолепных портретных зарисовок. «Колоритны и интересны лица маршалов и генералов, — отмечает в предисловии к воспоминаниям Елфимова профессор Елабужского института КФУ А. И. Разживин, — известных крупных полководцев, генеральных конструкторов авиационной техники и вооружения, министров оборонных отраслей промышленности, с которыми довелось общаться и работать автору книги».

Но самое главное, эта часть воспоминаний Алексея Елфимова позволяет ответить на вопрос: как ему, простому человеку, без какой бы то ни было административной и финансовой поддержки, на одном энтузиазме и при помощи немногочисленных единомышленников удалось воплотить в жизнь свою идею и мечту о создании музея-заповедника в Елабуге? Ведь именно служба в армии и многолетняя работа в авиационном конструкторском бюро дали ему тот «опыт общения с руководством высшего российского звена», который позволил добиться результата.

* * *

В двух завершающих главах записок речь идёт о том, как был создан Елабужский государственный музей-заповедник, а также о его деятельности в девяностые годы. Надо отметить, что у истоков идеи о создании заповедника в Елабуге фактически стояли два человека — Алексей Елфимов и Евгений Привалов. Вот как пишет об этом Алексей Алексеевич: «Сама мысль об организации заповедника появилась, прежде всего, из-за возникшей угрозы потерять часть культурного наследия Елабуги и красот прикамского ландшафта, его шишкинских мест, в связи с бурными процессами индустриализации Прикамья в 70–80 годы. Она была высказана председателю исполкома Елабужского горсовета Евгению Васильевичу Привалову при нашей встрече, состоявшейся вскоре после торжеств, посвящённых двухсотлетию города, и затем изложена письменно. Предложение ему понравилось — чувствовалось, что он искренне и всерьёз интересуется проблемой сохранения и использования культурного наследия родного города, окружающей его дивной природы и сам немало полезного делает в этом направлении. Об этом он письменно известил меня по домашнему адресу в Москве, высказав мысль, что не лишним будет моё обращение за поддержкой в Елабужский горком КПСС». Однако местные партийные власти никак не отреагировали на это предложение.

На исходе 1981 года Алексей Елфимов подготовил письменное «предложение по созданию в Елабуге музея-заповедника» и разослал его в разные инстанции. В 1982 году его идею поддержали Академия художеств, Институт археологии Академии наук, отдел культуры ЦК КПСС, Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры, Всероссийское общество охраны природы, Министерство культуры ТАССР, Татарский обком КПСС.

В мае 1982 года в Елабугу по поручению ЦК КПСС и Министерства культуры РСФСР прибыла «бригада специалистов для обследования культурного наследия города». Результаты их работы подтвердили «уникальность исторического достояния Елабуги». Архитектор-градостроитель В. М. Возлинская, впервые приехавшая в Елабугу с этой бригадой, потом неоднократно бывала здесь, проводила натурные обследования с 1982 по 1985 годы. В краткой статье по итогам этих поездок она писала, что до 1982 года «...считалось, что в Елабуге сохранилось лишь семь памятников истории и культуры», но их тщательная паспортизация, которую провели специалисты Всесоюзного научно-исследовательского института искусствознания Министерства культуры СССР, зафиксировала «в Елабуге 780 памятников культуры». Это было в сто с лишним раз больше, чем считалось первоначально.

В конце 1983 года Центральный совет Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры официально признал целесообразным создание «в Елабуге и её окрестностях историко-культурного и ландшафтного заповедника». «С этого времени, — пишет Елфимов, — начался новый, практический этап в реализации идеи создания заповедника в Елабуге».

Здесь стоит обратить внимание на одну деталь, а именно на то, что первоначально речь шла об организации не только историко-культурного, но ещё и ландшафтного заповедника. Сегодня мало кто помнит, что Елфимов на деле выступил инициатором создания не только Елабужского музея-заповедника, но и национального парка «Нижняя Кама».

Эту его роль в предисловии к книге «Елабуга: связующие нити» справедливо подчеркнул профессор А. И. Разживин: «Следует отметить, — пишет он, — что и первоначальная концепция музея-заповедника также принадлежала Алексею Елфимову (как правило, такая работа под силу соответствующим отделам научно-исследовательских институтов). Немаловажен тот факт, что его концепция с соответствующими экономическими расчётами предполагала создание в Елабуге историко-культурного и ландшафтного музея-заповедника, куда должны были войти помимо городской среды увековеченные уроженцем Елабуги художником И. И. Шишкиным знаменитые шишкинские леса. Концепция была не просто нова, она была уникальна. Однако при окончательном согласовании проекта Постановления Совета Министров РСФСР республиканскими партийно-советскими органами и Минлесхозом ТАССР была исключена ландшафтная часть и на базе шишкинских мест основана отдельная структура — национальный парк “Нижняя Кама”».

«В 1988–1989 годах, — вспоминает Елфимов, — в партийных структурах начали сгущаться тучи, предвещавшие близкий развал советской системы. Именно в этот период проект постановления о создании музея-заповедника попал на рассмотрение и согласование в Татарский обком КПСС.

Исполнение документа было поручено инструктору обкома В. Х. Хисамову, который предложил создать отдельный природный заповедник (впоследствии названный национальным парком “Нижняя Кама”, директором которого он стал) за счёт разделения нашей идеи и материалов о создании историко-архитектурного и природного музея-заповедника в Елабуге». Парк был учреждён почти одновременно с музеем-заповедником — в апреле 1991 года. В него вошли Танаевский лес, Малый и Большой бор, елабужские и танаевские пойменные луга по правому берегу Камы, а также Боровецкий лес на её левом берегу.

А долгая история по созданию Елабужского государственного музея-заповедника закончилась раньше: «30 августа 1989 года было принято постановление правительства РСФСР о создании заповедника в Елабуге. Аналогичное постановление правительства ТАССР вышло в свет 19 февраля 1990 года. Так завершился долгий, многолетний марафон, благодаря которому историческая часть Елабуги обрела официальный статус, позволяющий оберегать её культурное наследие».

Много интересного, кем-то уже забытого за давностью лет, а другим и вовсе неизвестного из нашей недавней и уже ставшей такой далёкой истории найдут читатели в завершающих главах воспоминаний Елфимова.

* * *

Книга «Елабуга: связующие нити» стала первым выпуском серии «Наследие Елабуги», начатой Елабужским государственным музеем-заповедником. Причастность к подобному статусу обязывает, тем более что эти мемуары открывают задуманный цикл изданий. Достойна ли они этого? Безусловно. И сама жизнь автора этой книги, и деяния его на благо города, ставшего для него родным, — всё это достояние и наследие Елабуги, которым можем гордиться мы и будут гордиться наши потомки.

Душевная чистота, любовь, бескорыстие — вот основные черты Алексея Елфимова, простого и скромного елабужанина, которому удалось в смутные времена распада советской империи сберечь и сохранить историческое лицо нашего города, не дать ему исчезнуть под безвкусной частной застройкой. Не получи в те годы историческая часть Елабуги статуса заповедной зоны, сегодня от неё мало бы что осталось.

«Воспоминания открывают нам окно в прошлое, — писал на склоне лет Д. С. Лихачёв. — Они не только сообщают нам сведения о прошлом, но дают нам и точки зрения современников событий, живое ощущение современников. ...в очень большом числе случаев мемуаристы рассказывают то, что не получило и не могло получить отражения ни в каком другом виде исторических источников».

Этим живым ощущением человека советской эпохи, множеством интереснейших историй и случаев, которых мы на самом деле не найдём больше нигде, касаются ли они прошлого Елабуги или долгих лет службы автора в Советской армии, этим подлинным дыханием времени наполнены страницы книги Алексея Елфимова.

Безыскусность, литературная, а порой и человеческая наивность этого текста — свидетельство его оригинальности. Автор, чья память не была нагружена начитанностью, тем более в мемуарной или исповедальной литературе, никого не имитирует, никому не подражает, а пишет почти в девственной простоте — как бог на душу положит. Мы слышим подлинный, настоящий голос обычного человека, не подверженный практически никаким влияниям. И благодаря этому его рассказы о людях, о жизни, об эпохе и стране, где он жил, обладают ценностью живого человеческого свидетельства.